Сайт возможного мошенника tv-soyuz.ru

Священник Константин Корепанов, клирик храма в честь Успения Пресвятой Богородицы и прихода в честь праведных Богоотец Иоакима и Анны в городе Верхняя Пышма, духовник Екатеринбургской духовной семинарии (05.08.2020)
Ведущий Тимофей Обухов
Записала Нина Кирсанова
(окончание, начало в https://vk.com/wall-109899830_7043)

...Отлучение от Церкви, запрещение в священнослужении или извержение из сана всегда является последним элементом, последним действием, чтобы определить: человек в Церкви или нет. Если человек спокойно рвет свои связи с Церковью, ему не важны ни Патриарх, ни епископы, ни братья, он нарушает все устройство Церкви, – это больно. Кто знает, может, он покается и спасется; Бог милостив. Владыка в своем письме об этом писал: больно, когда человек, которого ты считал братом, оказывается, не брат. Ты думал он свой, а он не свой. Ты думал, для него Христос так же важен, как для тебя, а ему не важен твой Бог, у него есть свой. Вот это больно.

Любой отец в качестве наказания может поставить своего ребенка в угол, выставить его за дверь, если он что-то сделал плохое. Например, подросток поднял на мать руку. Отец, видя это, выставляет ребенка за дверь, а ребенок говорит: «Да пошли вы». И уходит. Это больно. Больно не то, что он на мать руку поднял, а то, что он уходит. Оказывается, мы для него чужие люди, мы ему не очень дороги на самом-то деле – вот где горе. А если он свой, он осознает, что случилось, и начинает стучать: «Пустите меня обратно, я хочу...»

Церковь – это как семья. И вот это выставление за дверь приводит к тому, чтобы понять: человек все-таки наш или не наш? Потому что наш испугается, оказавшись без Христа, без Церкви, без Бога. Не наш – даже ничего не почувствует. И тогда горе. Не этому человеку горе, а мне горе, потому что переживаешь страшное потрясение. Я не знаю, как это передать, это надо прожить.

Люди, которые собираются на какие-то манифестации, устраивают митинги, флешмобы, даже не прикасались к той боли, которую испытывает Церковь, когда человек, который считался частью Церкви, вдруг из нее уходит. Это горе, о котором плачет Бог, когда человек ставит себя за Его пределы и говорит: «Знаешь, а Ты мне, собственно, не нужен. У меня все есть». Это тяжело. Размышлять над этим больно. Насколько я знаю по своей среде священников, никто не хотел бы сейчас сидеть на моем месте. Никто не хочет об этом говорить, потому что это больно. Мы же с ним вместе из одной Чаши причащались, понимаете? Мы же одно тело, и вдруг оказывается, что нет, потому что человек говорит: «Да не нужно мне все это, у меня все свое есть». Уже не наше, а свое. Вот это все переживают одинаково, и владыка так же переживает, и в письме он дал это понять. И священники, с которыми я говорил, так же переживают. И никому не хочется думать об этом, говорить, потому что он брат наш, а оказалось, что мы ему никто, мы ему не нужны, мы ему не братья, он не хочет нас видеть в числе братьев. Это боль и печаль.

Что касается канонического аспекта, мне кажется, отец Петр хорошо, замечательно это изложил. Люди должны понимать, что Церковь – это не организация, это не люди, собранные по разным кусочкам земли, по причине того, что они разделяют веру во Христа. Я понимаю, что люди вышли из советского времени; им понятно, что такое партия, клуб по интересам или кружок, но что такое Церковь, им непонятно.

Скажем, какая-нибудь современная швейцарская деревня живет общиной; они живут так уже лет пятьсот, у них все общее. И когда один болеет, они все страдают; когда одному хорошо, все радуются. Там христианского ничего нет, но общность есть; они знают, что это такое. А мы не знаем. У нас партикулярность хорошо развита: один любит отца Андрея Ткачева, а другой любит Алексея Ильича Осипова. Один говорит: «Я не слушаю твоего Ткачева, он мне не нравится». Другой: «А я твоего Осипова не слушаю». И пошли вместе причащаться к Чаше, бурча друг на друга. Вот это люди понимают. Попробуйте скажите людям, что для нас и отец Дмитрий Смирнов, и отец Андрей Ткачев, и Алексей Ильич Осипов – это одно целое, мы один мир, и не важно, что есть какие-то разномыслия. У нас по-другому: «Я сторонник вот этого, это истина, а вот то – не истина».

Это потому, что мы никак не можем понять: Церковь – это не организация, это единство. И единство это образовалось не потому, что мы решили: давайте создадим Церковь, назовем ее христианской, будем хорошо говорить о Христе, к нам подойдут люди, мы будем делать добрые дела, молиться вместе. Как протестантские общины организуются, которым нет числа. Нет. Церковь образовалась в конкретный день в конкретном месте из конкретных людей, на которых сошла благодать Святого Духа. Дух из этих людей спаял одно целое; Он их претворил в одно целое. И вот к этому целому, которое образовалось в Сионской горнице, присоединяются новые члены: три тысячи, пять тысяч... Как эмбрион из клеточки растет и превращается в маленького человечка, так и Церковь началась с этого эмбриончика и растет. И для того чтобы быть внутри Церкви, надо вживиться в это, надо стать клеточкой этого организма, а не просто разделять ее убеждения. Мы – одно целое внутри.

Поэтому для меня не важно, где хороший человек, а где плохой; мне не важно, где творится чудо, а где не творится. Бесы тоже могут творить чудеса. В Евангелии от Матфея (этим заканчивается Нагорная проповедь) Господь говорит: Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие. Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного. Кто творит волю Отца, то есть послушный Богу.

Не в чудесах дело. Исламские шейхи могут творить чудеса. Буддийские брамины могут творить чудеса. Китайские монахи могут творить чудеса. Что такого-то? Не случайно Христос не хочет творить чудеса; Его чудеса не ради чудесности (поэтому Он запрещает всем говорить о сотворенных чудесах), Его чудеса из милосердия – жалко людей. Когда Ему говорят: «Сделай чудо, и мы в Тебя уверуем», Он отказывается. Когда сатана предлагает сделать чудо, Он отказывается. Потом апостол Павел будет упрекать: «Иудеи требуют чудес, а мы проповедуем Христа распятого».

Поэтому не в чудесах дело, а в том, что человек должен быть в этой общности. Ну и что, что где-то там человек воскрешает мертвых... Важно, чтобы тут была та самая общность, которая спаяна благодатью Святого Духа. Чудеса можно творить по-разному. Причем я далек от мысли говорить, как иудеи, что они творят чудеса силой Веельзевула, князя бесовского. Нет. Сама природа чуда предполагает просто веру. Чудеса можно творить именем Христа действительно, но это не спасает. Спасает только послушание Христу и единство с этой самой общностью. Я не спасаюсь за то, что я хороший человек, или за то, что я всю свою жизнь отдал молитве.

Например, меня поразил один случай: во Вьетнаме один мужчина спасал детей от абортов. То есть он уговаривал женщин: «Давай ты не будешь делать аборт. Я тебе дам денег, а ты мне отдашь ребенка». Вот так он собрал 50 детей и воспитал их один, даже без жены (она в какое-то время умерла). Это документальный факт из газеты. На самом деле коснись этой темы, из разных уголков расскажут о таких удивительных людях. Это великий, настоящий человек. Но спасает не это. Спасает принадлежность вот этой общности. Это как портал, который показывают в фильмах, например, о Гарри Поттере: ты пришел, и тебя соединили, отправили туда, куда тебе надо. Ты можешь стоять в стороне, но там не портал.

Церковь – общность богочеловеческая, где ты становишься иным, причастным нетленной жизни Бога. И ты спасаешься не тем, хороший ты или плохой, верующий или неверующий, а потому, что ты причастен Его жизни, Он Вечен – и ты вечен. Поэтому так важно быть здесь и так страшно оказаться вне этого, когда тебя отрезают. Как говорит Христос: «Если ветка сухая, не приносит плода, ее отсекают». Она была когда-то привита к лозе, но потом перестала плодоносить, ее отрезали и бросили в огонь. Это образ из Евангелия. О каких плодах идет речь? Апостол Павел пишет в Послании к Галатам: плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. Где здесь чудо, пророчество или хорошо подвешенный язык? Нет этого. Все иное.

То есть человек становится похожим на Христа. Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Человек, который ученик Христа, – кроткий, смиренный и послушный. Когда его обижают, он молится за обижающих. Когда его злословят, он не проклинает в ответ, но склоняет голову и молится за обижающих. Когда его превозносят, он бегает славы. В Послании к Филиппийцам сказано: «В вас должны быть те же самые чувства, которые во Христе Иисусе... Он смирил Себя, был послушным даже до смерти, и смерти крестной». Вот путь Христа.

И мы видим по подвижникам, исповедникам, новомученикам Российским, что они шли таким путем. Тогда власть была заведомо хуже нынешней, просто несравнимо хуже, но они принимали от нее гонения, терпели эти гонения и молились за эту власть. Известны случаи, когда следователь попадал в этот же лагерь, где были заключенные и осужденные им люди, и они ему помогали. Помогали не потому, что хотели сделать его верующим, а просто потому, что ему было тяжело. Вот это христианство. И оно такое потому, что причастно Богу. Не потому, что люди сами по себе хорошие – они все одинаковые, мы все темные. Но когда мы присоединяемся к Телу Христа, к Живой Церкви, в нас капает свет, как семя, и это семя начинает расти, ветхий человек начинает тлеть, отпадать, как шелуха, в нас пробивается росток жизни, мы начинаем прорастать смирением, кротостью. Сначала мы пугаемся: «Что это вдруг я решил помолиться за своего врага? Что это вдруг меня на молитву пробило?» Но постепенно семя в нас прорастает, наша борьба с ветхим человеком становится более осознанной. Вот это христианство.

А когда человек борется не со своими страстями, не с ветхим человеком, а борется с чем-то вовне происходящим, это не христианство. Бог пришел не изменить мир, а спасти человека. Мир нельзя изменить. Единственный способ остановить развал мира – стать святым. Тогда вокруг тебя начинают спасаться люди.

Как Серафим Саровский: он прожил в пустыне больше тридцати лет в безмолвии, тишине, а потом люди, просто прикасаясь к нему, вдруг стали изменяться. И изменения были не в том, что они вдруг что-то о себе подумали, пошли на какие-то баррикады добро восстанавливать, но в том, что брызги Серафимова света капали в них – и они видели, что они плохие люди. «Я плохо люблю свою жену, плохо люблю своих детей, скрываю деньги, не отдаю долги, прячу налоги, не делаю добра, вообще стыдно так жить, буду меняться». Вот так распространяется христианство. Человек, встретившись со святым, зажигается этим светом и начинает видеть, как много в нем неправды, как много в нем ветхости, получает вместе с этим силу, от этого отталкивается и с этим злом внутри себя начинает бороться.

Преподобный Сергий. Потрясающий феномен. (Была подобная история в Европе примерно на тысячу лет раньше, а больше нечего вспомнить.) Несчастная, измученная, растерзанная, изнасилованная Россия, Русь. Ста лет еще не прошло от монголо-татарского нашествия: все в руинах, страхе, трепете, все боятся. Появляется человек – преподобный Сергий, и через сто лет – это уже Святая Русь. От одного человека! У него около тридцати учеников – только канонизированные святые, и Бог весть, сколько не канонизировано. Вот такой человек, когда он живет во Христе, оставляет след. Он действительно становится светоносным, и этот свет изливается на других, и они становятся светоносными. Кирилл Белоезерский, Андроник Московский, Стефан Махрищский; целая плеяда не только в лавре почивших, но разошедшихся и разнесших опыт жизни со Христом, опыт веры, смирения, послушания и любви – и Русь преобразилась, скинула монголо-татарское иго.

И сражений-то кроме Куликовской битвы серьезных не было. По сути, Куликовская битва и не с Ордой произошла, а с темником Мамая: этот отколовшийся хотел под шумок ограбить Русь. Он не хотел ее присоединять, просто хотел, используя свое положение и войска, ограбить Русь. Да, это сражение было грандиозным, но это даже не с Ордой. А с Ордой, по сути, ничего величественного и не было. Бог Сам стал защищать. Сама замятня в Орде началась только потому, что появился Сергий. Началось осветление Руси, возвращение к любви, смирению, правде.

Вот это сейчас от нас требуется. Вот так мы можем что-то остановить. Политики пусть делают то, что умеют. Учителя пусть делают то, что умеют. Христианин, священник, особенно наши светильники, монахи должны стать солью земли и светом миру, тогда мы от них осолимся, просветимся, и Россия еще будет жить.

https://youtu.be/eY1K26HLFaQ
https://tv-soyuz.ru/Besedy-s-batyushkoy-Otvety-na-voprosy0508

Священник Константин Корепанов, клирик храма в честь Успения Пресвятой Богородицы и прихода в честь праведных Богоотец Иоакима и Анны в городе Верхняя Пышма, духовник Екатеринбургской духовной семинарии (05.08.2020)
Ведущий Тимофей Обухов
Записала Нина Кирсанова

– Так сложилось, что в последние несколько месяцев мы стали свидетелями (кто-то даже участником) огромной духовной трагедии – на наших глазах явно и ярко исполнилось библейское предостережение о том, что дьявол ходит, яко рыкающий лев, ища кого поглотить. На наших глазах явно исполнилось и то, о чем мы читаем в писаниях древних подвижников, когда те, что и чудеса творили, и больных исцеляли, оказывались пойманными лукавым и по попущению Божьему впадали в сильнейшие искушения, тем самым искушая многих и многих.

Еще раз повторю: величайшая духовная трагедия произошла и происходит на наших глазах. Только в таком ракурсе я стал бы говорить о событиях в Среднеуральском женском монастыре. Мне хотелось бы удержаться от оценок, тем более от осуждения, понимая, какую духовную опасность это в себе несет. И вообще эта история не вписывается в упрощенную схему «плохие-хорошие», которая иногда может видеться со стороны.

Отец Константин, очень хотелось бы услышать Ваше мнение по этому поводу.

– Мне очень трудно высказывать мнение по этому поводу, вообще очень тяжело говорить на эту тему. Единственная причина, по которой я высказываюсь и имею какое-то дерзновение говорить, – это то, что в эти события попало очень много людей, настроение которых двойственное, то есть они еще не определились с окончательным выбором, с кем они и где, и хоть что-то способны слышать. Их очень немного, но такие люди вокруг этих событий есть. Но особенно есть люди, которые не понимают, что происходит, не имеют никакой привязанности к Среднеуральскому женскому монастырю, не имеют никаких даже знаний про отца Сергия, только слышали о том, что есть такой человек и есть такой монастырь. Эти люди прожили годы своей жизни, не зная о том, что есть целый сегмент Интернета, наполненный проповедями отца Сергия, разными полемическими очерками, видеорепортажами, статьями, посвященными тому и другому. Они об этом не знали, но когда стали происходить все эти события, связанные с запрещением отца Сергия, с Церковным судом, с попыткой его адептов как-то его защитить, причем используя всевозможные масс-медиа, люди узнали, что идет какое-то нестроение, они беспокоятся, и им надо как-то определить свое отношение к этому событию. И эти люди начинают смотреть церковные каналы, вполне традиционные сегменты Интернета, чтобы понять свое отношение к этому событию.

Странный парадокс: в эпоху всеобщей интернетизации у людей по-прежнему дефицит информации. Связано это в первую очередь с тем, что раньше была очень хорошая система оповещения, информирования. Приходской священник с амвона зачитывал какое-то обращение правящего архиерея или специально спущенное циркулярное письмо от Патриарха, и поскольку в воскресный или праздничный день все люди были собраны в церкви, они слышали этот церковный голос, понимали, что официальная позиция такая, и успокаивались.

В сложившейся ситуации большинство церковного народа не в храме. Даже если бы в храме или кафедральном соборе такое прочитали, это услышала бы в лучшем случае четверть прихожан обычной приходской общины, ходящей в этот храм. Потому что из-за отпусков, плодово-ягодного сезона, карантина, который некоторые всё еще соблюдают, а также из-за болезней, связанных с пандемией, в храме очень немного людей. Поэтому, естественно, люди проводят основное время если не на своих дачных участках, то в Интернете.

Так вот, дефицит официальной, понятно изложенной информации о том, что, собственно, происходит, порождает такую нездоровую среду, когда люди, не имея возможности официально что-то узнать, питаются слухами. А слухи – это очень нездоровая вещь. Поэтому чтобы хоть как-то людям помочь выстроить свою позицию в этом вопросе, я и согласился говорить на эту тему.

Прихожане нашего Успенского храма знают, что я принципиально на эту тему не высказываюсь. Есть официальное решение Церковного суда, есть официальная позиция правящего архиерея, есть его официальное открытое письмо, поэтому все, кто хочет разобраться, пусть в этом вопросе разбираются. Я не хотел бы в нем участвовать. И не потому, что у меня нет своего мнения, – у меня как раз оно есть, но в этих вопросах не должно быть мнения. В этом вопросе есть выверенная церковно-каноническая позиция, есть абсолютное свидетельство Церкви о том, что допустимо, а что категорически недопустимо для человека, называющего себя христианином. Поэтому тут все точно.

Просто я очень сильно боюсь быть судьей над другим человеком. Я боюсь, что речь моя невольно может сложиться таким образом, что я буду осуждать другого человека. Понимаете, констатировать факт отступления человека от истины и от Церкви – это одно. Но человек – грешное существо, и невольно его греховная природа затягивает в то, чтобы этого человека осуждать. Упаси меня Бог судить кого-либо: самого отца Сергия или тех людей, которые в него верят.

Я священник, я знаю темную, мрачную сторону человеческой души; я знаю, что такое грех, что такое греховная, ветхая сущность человека. Поэтому все происходящее меня нисколько не удивляет. И вообще что-либо происходящее меня не удивляет. Меня удивляет (и, надеюсь, не перестанет удивлять до последнего издыхания), что в мире есть честные и хорошие люди. Меня не перестает удивлять, что есть люди, которые, несмотря ни на что, умудряются сохранять верность Церкви. У меня постоянное удивление от того, что есть целомудренные девушки и целомудренные юноши, которые умудряются к тридцати годам в девственном состоянии заключать брак. Меня не удивляют люди, которые в десять лет смотрят порнофильмы. Меня удивляют люди, которые в тридцать лет заключают браки, не видя этих фильмов.

Меня не удивляют священники, которые ведут себя как отец Сергий (Романов) – а как еще себя вести, если вокруг собираются люди, почитающие тебя, делающие из тебя кумира?.. Попробуйте хоть кто-нибудь выдержать натиск людей, вас почитающих, которые делают из тебя кумира. Это невозможно. Поэтому я удивляюсь священникам, которые не делают из себя кумира, будучи окруженные толпой почитателей. Я таких знаю, и я просто в шоке от того, что такие есть, – как они сохранились?

Меня не возмущает то, что у человека, совершившего чудо, закружилась голова. А что еще делать-то? Если чудо совершилось, у тебя должна закружиться голова. Меня удивляют люди, у которых после совершенного чуда голова не кружится; она должна кружиться – ты же сделал нечто из ряда вон выходящее...

Поэтому то, что происходит, меня не удивляет. Но я очень боюсь интонацией или как-то еще показать, сказать или дать понять, будто я не такой, как он; будто со мной этого не может произойти. Это может произойти с любым человеком. Но для того нам и дано церковное устройство, чтобы нас в лоне Церкви удержать.

Например, вчера ко мне подходит некий прихожанин и говорит (это тоже одна нашумевшая история): «Человек сделал очевидный грех. Он же отпал от Церкви?» Я говорю: «Нет». – «Но как? Это же страшный грех...» Нет. Человек отпадает от Церкви не тогда, когда сделал грех; он отпадет от Церкви, когда откажется в этом грехе каяться.

Адам согрешил; согрешил явно и для себя очевидно. Он почувствовал смерть, страх, он понял, что натворил. Он бежит от Бога, пытаясь спрятаться под кустик. Он готов спрятаться от Бога в самые недра. Он же знает, что он вкусил смерть, он ее чувствует, проживает эту смерть. И к нему протягивается рука Бога: «Пойдем, Я тебя вытащу. Только скажи, что ты съел». – «Нет, Господи, не я. Женщина, которую Ты мне дал. Я тут ни при чем». То есть, по сути, Адам говорит: «Это Ты ошибся, подложив мне свинью, а я ни при чем. Она мне дала – что мне делать оставалось, если она такая?»

У пророка Иеремии есть такие слова, Бог говорит народу: «Признай только вину свою, и Я исцелю тебя». Например, человек согрешил любым самым ужасным, немыслимым грехом – это ничто для Бога; Он знал до того, как родится прабабушка прабабушки, что человек сделает этот грех. Его не грех волнует – Он за все эти грехи умер на кресте и все это омыл кровью. Он смотрит, что человек будет делать после этого греха, после этой гнусности, этого падения.

Ну, вкусил я то, что хотел. Ну очень мне нужны были украденные сто миллионов, например, или сверженный настоятель. Насытился, рад, доволен, счастлив. Что дальше будешь делать? И вдруг я прихожу в чувство и говорю: «Не хочу я этого. Не хочу так жить. Я хочу к Тебе, хочу, чтобы снова вернулся мир. Не хочу видеть женской красоты, не хочу обольщаться шуршанием долларовых бумажек, не хочу иметь никакой собственности, только бы иметь Тебя. Я хочу быть с Тобой, Господи». И человек падает пред Богом.

Как, например, преподобный Иаков-постник. Будучи старцем, он убил 16-летнюю девушку, которую привели к нему для изгнания бесов. Он беса-то выгнал, а потом согрешил с ней. Потом разрубил ее на куски, зарыл в песок, а сам стал искать, как повеситься. Но когда он пришел в чувство, пошел каяться и принес покаяние большее, чем то, которое было в начале его жизни. Причем когда в двадцать лет его хотели соблазнить блудницей, он сжег свою руку, только бы не впасть в грех.

Когда человек согрешил и кается, Бог его принимает. Как Давида принял. Давид совершил убийство и прелюбодейство, два смертельных греха, но он принес Богу покаяние, и Бог принял его. И так всякого человека после любого греха. Ему дорого не то, что мы грешим, – Он знает всю нашу природу, Его не удивляет наш грех. Его удивляет, что мы, ничтожные, жалкие люди, тянемся к Нему из своей вонючей жалкой лужицы грязи, мы тоскуем по Нему, скучаем по Нему. Как Он нас бросит, если мы простираем руки, запачканные в грязи и крови, и говорим: «Господи, только бы с Тобой».

Когда вот это покаяние есть, человек сохраняет свои отношения с Церковью; он в Церкви, потому что кается. А люди думают: согрешил – ушел из Церкви. Нет! Апостол Иоанн Богослов говорит ясно: «Если человек говорит, что нет в нем греха, он лжец, в нем нет истины»; он вне Христа и вне Церкви. Человек церковный знает, что он грешник, знает все свои грехи, и чем глубже он проживает церковное бытие, тем глубже знает свой грех, тем больше кается. Поэтому на самой глубине этого покаяния или на самой вершине святости человек говорит: «Нет грешнее меня никого». Как авва Сисой: «Я знаю, что буду там, где сатана, даже с бесами мне участи не дадут». Или Ефрем Сирин, который плачет о своей погибели, при этом на последнем издыхании исцеляет очи слепому, исцеляет бесноватых, но даже не видит этого – он видит свой грех.

Настоящее состояние внутрицерковного бытия – это состояние не безгрешности, а покаяния. В истории с отцом Сергием это проявилось. Люди часто упрекают священноначалие, мол, раньше ничего не делали, ведь какие-то несообразности были замечены раньше, почему раньше не наказали... Так в том и дело: если мы будем наказывать за каждый сделанный грех (неважно, какова его тяжесть), в Церкви не останется ни одного человека, потому что в ней нет безгрешных, только грешники. Но Церковь простирает руки, как Бог к Адаму, и говорит: вставай, надо приносить покаяние. А человек вдруг отталкивает руку и говорит: «Да не надо мне этого, я не нуждаюсь в покаянии, у меня и так все хорошо. Ну, согрешил и согрешил. В конце концов, дух дышит где хочет, где Дух Господень – там свобода, и я грешу. Так что мне все ваши установки не нужны».

Вот когда человек так говорит, он отвергает руку Церкви. Церковь – это столп и утверждение истины. А человек говорит: «Я не хочу приносить плод покаяния. Я не возьму свои слова обратно. Я не буду изменять свою жизнь. Я не хочу признавать, что я просто обыкновенный и грешный человек». Вот тогда Церковь в лице священноначалия говорит: брат, ты стоишь на опасном пути... Из открытого письма митрополита Кирилла это очень хорошо видно, и была подготовительная работа. Я знаю, что приезжали люди, были беседы, встречи, его уговаривали остановиться на этом пути. Тем более в такое напряженное время, которое сейчас переживает вся страна и Церковь. Но человек проигнорировал это раз, два, три. Тогда принимается решение. Но не такое, что мы тебя накажем. Не накажем. Это люди, не живущие церковной жизнью, думают, что отца Сергия наказали. Нет. Его никто не наказывал. В Церкви в этом смысле наказание называется другим словом – епитимьей, когда человеку дают исправительное средство, которое он несет как тяжелое бремя, и это помогает ему исправиться. В собственном смысле преступления и наказания нет; есть свидетельство о том, что этот человек отпал от Церкви.

А самое страшное происходит потом. И этот процесс происходил всегда, это не проблема XX или XXI века, это всегда было. Например, придет ко мне правящий архиерей, владыка Кирилл, и скажет: «Знаешь, я посмотрел, ты не так ведешь себя. Я извергаю тебя из сана, считаю, что ты недостойный. Я ошибся, рукополагая тебя. Ты не оправдал моих надежд, и я свидетельствую, что ты не можешь больше быть священником, ты не тот человек...» Это страшные слова. Именно потому, что они страшные, любой человек говорит: «Как? То есть у меня нет надежды?..» Только задумайтесь...

Для христианина страшно отлучение от Причастия, для священника страшно извержение из сана. Ты понимаешь, что для тебя жизнь кончилась, ты ничего не можешь сделать. У нормального человека рождается страх за свою вечную жизнь, и он начинает плакать и умолять Бога: «Прости, что-то я заигрался. Верни меня в Церковь. Я буду дворником, кем угодно, только верни меня, дай мне снова надежду, что я могу быть с Тобой, Господи». К Господу взывает человек. Оказавшись за дверью, человек понимает, что пир идет, а его выставили за дверь, во тьму внешнюю. «Как же так? Я же еще живой. Господи, только не навсегда, дай мне надежду, что эта дверь для меня однажды откроется. Я буду плакать, умолять, просить...» Рождается покаяние.

Для этого изначально и была придумана процедура Церковного суда – показать человеку, что он вышел из Церкви. Это страшно. Если в человеке не умерло все церковное, его тянет вернуться, ведь там же братья, сестры, там Бог, Христос, и человек как бы кричит: «Я хочу вернуться, пустите меня обратно. Я все сделаю, только пустите меня». Вот этот крик свидетельствует о том, что это церковный человек, который ужаснулся своего отлучения.

А когда человек за закрытой дверью плюет и говорит: «Да не очень-то и надо, подумаешь! У меня все есть: деньги, почитатели, монастырь. Мне не нужны вы»... Он не рвется назад. Он сам в себе самодостаточен, он не чувствует, что что-то потерял. Вот про таких людей и сказал апостол Иоанн Богослов: Они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то́ открылось, что не все наши.

То есть человек уходит из Церкви или его выгоняют из Церкви, а ему все равно: он не плачет, он довольный. Такое часто бывает, но не на таком глобальном уровне, а на приходском. Например, бывают такие шумные, неспокойные люди: доводят батюшку. Все ждут от батюшки терпения, думают, что он как груша для битья, забывая, что по одному из канонических правил если кто досадит священнику, отлучается от Причастия. Батюшка, не выдержав, говорит: «Иди, больше не буду тебя причащать». Человек говорит: «Да и ладно, не очень-то и надо», – и уходит. Вот этим своим уходом он свидетельствует всем, что он не в Церкви. Потому что когда церковного человека, принадлежащего Церкви, изгоняют из Церкви, у него вся душа переворачивается, болит: «Да как же я жить-то теперь буду без Церкви, без церковной полноты?»

Отлучение от Церкви, запрещение в священнослужении или извержение из сана всегда является последним элементом, последним действием, чтобы определить: человек в Церкви или нет. Если человек спокойно рвет свои связи с Церковью, ему не важны ни Патриарх, ни епископы, ни братья, он нарушает все устройство Церкви, – это больно. Кто знает, может, он покается и спасется; Бог милостив...

Окончание в https://tv-soyuz.ru/Besedy-s-batyushkoy-Otvety-na-voprosy0508
https://youtu.be/eY1K26HLFaQ